Дмитрий Коновалов: «Наша жизнь построена на любви»

Директор нижегородского театра «Комедiя» провожает нас в свой кабинет. Обстановка — как в старых фильмах о жизни за кулисами. На стенах кабинета плакаты прошлых спектаклей, грамоты, сувениры из разных городов. Дмитрий Иванович — как радушный хозяин, пригласивший в дом.

Чувствуется, насколько всё ему родное: стены, люди. Огромное удовольствие говорить с ним о «Комедiи» и театре в целом, тем более что и повод есть — успешная премьера мюзикла «Казанова».

«Казанова» идет не только в Нижнем, но и в Красноярске, это не просто привезенный из столицы спектакль, а городское событие с «народным кастингом», своей подготовкой и громкой премьерой.

— Мюзикл «Казанова» — что это для театра и для Нижнего Новгорода?

— Это продолжение той линии, которая началась с мюзикла «Леонардо»: яркие, эффектные представления, с дорогими костюмами и запоминающейся атмосферой. «Леонардо» вообще был мировой премьерой именно у нас, в Нижнем. Оценки «Казановы» можно встретить очень разные, я бы сказал, диаметрально противоположные. Это очень хорошо: значит, люди интересуются и высказывают мнения. Единственное, что здесь нужно уточнить, — часто путают мюзикл с музыкально-драматическим спектаклем, «муздрамой».

— В чём разница?

— Если больше игры, а музыка — только фон, это «муздрама», а когда основа спектакля — музыкальные номера, то это мюзикл. «Казанова» — это настоящий классический мюзикл.

— И наши мюзиклы могут конкурировать с московскими?

— О конкурентоспособности судить зрителям, особенно тем, кто смотрел мюзиклы в Москве или на Бродвее. О мюзикле «Леонардо» уже можно сказать определенно, что он один из самых успешных среди произведений Кима Брейтбурга, идущих в России. Сейчас, конечно, проще с перемещениями по стране и миру, чем двадцать или тридцать лет назад, но выехать просто для похода в театр в другой город бывает проблематично. Я понимал, что нужно показывать мюзиклы у нас не вместо драматических и оперных спектаклей, не вместо комедий, а вместе с ними. Как ещё один жанр. Тут удачно совпало время встречи с Кимом Брейтбургом — композитором и его постановочной группой. В результате вышел «Леонардо». Опасений было очень много. Справятся ли наши нижегородские актеры? Успеем ли мы пошить костюмы, подготовить декорации? Понравится ли спектакль публике в конце концов. Всё получилось, мюзикл идёт до сих пор, подчеркиваю, при весьма дорогих билетах, хотя это не гастроли и тут нет приглашённых звезд — только наши, нижегородские артисты!

Я считаю, удовольствия от спектакля должно быть столько, чтобы люди забывали о потраченных деньгах. Так же и в «Казанове»: тут и жанр тот же, и цены, и ощущения. Люди идут — значит всё получилось.

Разница ощущений

— А что такое народный кастинг и как он проходил в Нижнем?

— Мы шли с пониманием того, что нам по силам поставить и «Турандот», и «Лес», и спектакли Беляковича. Все приезжие режиссеры отмечают профессионализм и трудолюбие наших артистов, их самоотдачу. Даже в отзывах ругают что угодно, но артисты — молодцы всегда. В первую очередь мы старались задействовать наших актеров из «Комедiи», а уже потом набирали людей «с улицы».

Набрать их и подготовить оказалось невероятно трудно. Дело в том, что драматический артист по своей природе ленив, по моей классификации, самые большие труженики — это балетные, потом кукольники, потом драматические, затем опера. Очень сложно преодолеть инерцию и совершить переход в другой жанр за короткое время.

Так вот, в мюзикле необходимо сочетать и драматургию, и пение, и хореографию — это серьезная работа. Мы репетировали полгода, учили, закрепляли. Самый заметный человек из народного кастинга «Казановы» — это, пожалуй, Андрей Паньшин, исполнитель главной роли, он рок-н-ролльщик, пришел из нижегородской группы. Другой Казанова — Евгений Пыхтин — пришел на такой же народный кастинг к мюзиклу «Леонардо» и получил роль Чезаре. Сейчас он в постоянной труппе нашего театра. Так же и многие другие артисты пришли из «Леонардо»: как танцоры, так и актеры.

— Как финансируется спектакль? Это только театральный бюджет или есть какие-то спонсорские деньги?

— Нет, пока только бюджет театра. В Нижнем, к сожалению, ещё не развиты традиции спонсорства и меценатства в сфере искусства. Постановочная группа у нас московская, но мы сами изготовили декорации, костюмы, головные уборы. Всё лето шили. Баннеры печатали в Москве, но там это просто качественнее делают и дешевле, а поддержки как таковой не было.

— Кто он, ваш зритель? Тот, кому не жалко денег на дорогой билет? Он знает, что идет на определённый спектакль, или просто хочет развлечься в свободный вечер?

— Есть некоторые исследования, которые говорят, что от общего количества жителей в любом городе в театр ходят от трёх до десяти процентов. Десять — это в очень театральных городах. Как правило, идут на актера, особенно в Москве: кому-то нравится Калягин, кому-то Табаков, кому-то Миронов, но в любом случае — имя. Могут пойти на режиссера или бренд театра.

Часто зрители, почитав название, не читают жанр, особенно если билеты дешёвые. А когда собираешься, например, на «Казанову», где билет стоит дорого, то внимательность возрастает. Хотя сейчас уже мы замечаем людей, приходящих и во второй, и в третий раз. И это не критики, которые приходят бесплатно и смотрят первый состав, второй состав. У них интерес профессиональный, а тут именно простые зрители. Нормальный зритель как говорит? «Мне нравится» или «мне не нравится», остальное для критиков, музыковедов.

Ощущения всегда идут от опыта, воспитания, общей культуры человека. Вот личный пример. Мне в подростковом возрасте нравился хард-рок: Deep Purple, Rainbow, Pink Floyd, тогда они выпускали свои лучшие вещи. А попозже, в 82-м году, я был на концерте группы «Браво», второе отделение — группа «Мастер», наш российский хеви метал. Впереди меня сидели ребята, буквально на три-четыре года младше, так они встрепенулись и начали скандировать, махать руками, а я уже не смог тоже так вскочить и слиться с ними в едином порыве. Хотя разница в возрасте маленькая, но ощущения уже разные.

Неподсудная классика

— Нас всех учили, что есть классические произведения, некий канон, который нельзя критиковать. Либо ты любишь классику, либо не понимаешь ее и молчишь в уголке. Как в нынешнем театре решается проблема переосмысления известных сюжетов?

— Мюзиклы к «канонической» классике, конечно, пока не относятся. Возможно, они и станут ею когда-то, но нужно много времени. Например, вот некоторые композиции из рок-музыки, те же Rainbow, по моему скромному мнению, уже классика, там можно уловить настроение, не зная текста. Когда несколько поколений перепевают одну и ту же композицию, то её уже можно считать классической. Или сюжет, понятный всем и всегда.

То, что мы сейчас называем классическим театром, тот же Чехов, раньше было «новой драмой», очень спорной, очень критикуемой. То же, я думаю, прошёл и Шекспир. Пушкин не был поэтом номер один в своём времени, а сейчас он — «наше всё». У художника сложная задача: не отбрасывая свою школу, прошлое, создать нечто новое. Он создаёт, а публика уже может принимать или не принимать. Вот, например, импрессионисты с точки зрения классической школы — это мазня, но сейчас мы равно уважительно воспринимаем и тех и других. Время покажет.

Классику можно повернуть как угодно, на то она и классика. «Отелло» можно поставить про любовь, а можно — про власть. А есть такой выразительный пример, не совсем классический, но очень показательный. Во время Второй мировой войны в двух московских театрах: МХАТе и театре имени Е. Вахтангова — шла пьеса Александра Корнейчука «Фронт», она же шла в фашистской Германии, в Берлине. Одно время, один текст, тут Сталин, тут — Гитлер. А спектакли разные.

— Есть спектакли, которые, по мнению их создателей, не должны нравиться, они нужны для пробуждения определённых чувств, шока, может быть. Но ваш «Казанова» ведь не таков?

— Сейчас есть такое направление — новая драма. Опять новая, в смысле для нашего времени. Там отражается наша современная повседневная жизнь, в том числе и пороки, грязь. В основном грязь. Жизнь бомжей на свалках, на окраинах рынков — всё это подробно, натуралистично, с матерной речью. И авторы считают, что надо показывать наши болезни, наши язвы, беды. Такое искусство может вызывать жалость, и исходит оно, наверное, из желания улучшить нашу жизнь. Но когда на сцене демонстрируется чей-то психический диагноз, душевные недуги, это неправильно, так быть не должно.

Русский классический театр — это, конечно, зеркало, он должен приподнимать планку, указывать пути развития общества. Но, с другой стороны, есть Шекспир — его «Сон в летнюю ночь» входит в пятерку мировой комедиографии, а никакой особой морали там нет — фавны, фавнихи, свадьба, веселье. У нас «Сон…» идёт уже 14 лет, идёт себе и идёт, зрителям нравится. «Казанова», как мне кажется, из той же серии, есть там некоторые критические замечания, но касаются они больше Франции.

У Казановы нет философии, это не Леонардо да Винчи, он красавец, он нравится женщинам, для него важна тема любви. Именно вокруг неё существует линия спектакля — любовь и инфантильность. Вся наша цивилизация на планете Земля построена на любви, меняются некие оболочки, возникают новые двигатели, гаджеты, мебель вот меняется. А любовь остается. И она живёт вне времени. Может быть, именно поэтому в «Казанове» не прослеживается чётко историческая эпоха, есть и шутки из нашего времени, и намёк на галантный век. Но самое главное здесь — мужчина и женщина.

— Судя по отзывам, «Казанова» многим напомнил новогодние спектакли из «Голубого огонька». Как вам такое сравнение?

— А что плохого в новогодних мюзиклах? Их любят. Вы выйдите на улицы, посмотрите — раньше все ходили в черно-сером, сейчас немного повеселело. Люди устают на работе, им хочется праздника для глаз, отдыха для души. Серые будни истощают, выматывают, бесят в конце концов. На премьере я видел весёлые добрые лица, люди радовались. Я всегда стараюсь отмечать для себя, с каким выражением люди выходят из зала, специально забегаю посмотреть. Станиславский, основоположник системы своего имени, писал — «Играйте легче», и Чехов писал о постановке «Чайки» — «Не надо тяжёлых пауз, это комедия». Вот мы сейчас выйдем из театра, пойдёт дождь, и что, будем искать тяжёлую философию? Знаки судьбы искать? Или просто раскроем зонтик и пойдём дальше? Ну, дождь, ну, солнце. Это жизнь, проще надо быть.

«Я для театра или театр для меня?»

— У вас нетипичная должность для руководителя театра — директор. Привычнее слышать «художественный руководитель». Как так сложилось?

— Тут всё просто и печально. 9 ноября 2009 года скончался Семен Эммануилович Лерман, наш главный режиссёр, и с тех пор я не смог найти ему достойную замену. Причина в том, что главный режиссер, он же худрук, — это такая подрасстрельная должность, нужно не только разрабатывать свои спектакли, но и планировать репертуар, контролировать работу других режиссёров, творчески растить всех артистов в труппе. Проще поставить спектакль, получить гонорар и уехать в другой город и просто неспешно размышлять над следующим проектом. В наших театральных кругах всем хорошо известно, что самая непопулярная должность — это главный режиссёр, никто не хочет им быть. А я, так как работал тут изначально на должности директора, по уставу исполняю обязанности худрука в отсутствие оного. На афишах этого не написано, я просто делаю то, что считаю нужным, работаю.

— Как вам удается поддерживать престиж театра на столь высоком уровне?

— Я очень уважительно отношусь к публике. Спектакли в репертуаре театра «Комедiя» разные: философские драмы, комедии положений, детские спектакли, простые, незамысловатые истории, классика. Если посмотреть на афишу, то всегда можно выбрать что-то для себя.

У нас есть и социальная программа — дневные спектакли, то же самое, что и вечером, только билет в два раза дешевле. На «Чисто английскую измену» — 250 рублей вместо 500, например.

— Как вам кажется, какой человек лучше справляется с театром: прагматичный управленец или погружённый в искусство художник?

— Так ставить вопрос нельзя. Управленец — это кто? Человек с маузером, который «бах-бах — следующий»? А человек искусства — это который с вечно устремленным ввысь взглядом? Театром должен управлять специально обученный грамотный человек, и такое обучение можно пройти в Москве, Питере, сейчас немало факультетов, называющихся продюсерскими. Так и мой родной факультет в КГИТИ имени И.К. Карпенко-Карого сейчас называется. Когда я там учился, он назывался понятно, по-русски — «организация, планирование и управление театрально-зрелищным предприятием».

Директор должен понимать и любить искусство, знать историю театра, понимать принципы его работы, при этом разбираться и в бухгалтерии, планировании. Основное — это управление. Тут вопрос: я для театра или театр для меня? Одно дело выражать здесь свои амбиции, другое — работать для зрителя, развивать театр в целом: творчество и экономику. Зал и сцена. В зале людей больше, понимаете?

Лидия Сенюткина

Источник: Сайт «Патриоты Нижнего»