Главная - Медиа - Пресса - О спектаклях - Загадка Евлалии (Газета "Культура")

Загадка Евлалии (Газета «Культура»)

statВ.Попенков — Стыров,
М.Калгин — Коблов в сцене из спектакля «Невольницы»

В России редко ставят эту пьесу Островского. Двадцать лет тому назад Василий Сечин поставил «Невольниц» в Театре им. Ермоловой. В самой «Комедiи» пьеса тоже шла давно — в 1950-е годы. Островского в «Комедiи» старались не переделывать, но известные коррективы, не затрагивающие текст, необходимые для динамики действия и современного восприятия, все-таки пришлось внести.
Самым радикальным переделам в этом смысле подвергся пролог спектакля, предложенный режиссером. Открывается занавес, и под романс «Две гитары, зазвенев, жалобно заныли…» лихо крутится карусель. Она — истинная героиня нашей российской жизни — имеет меж тем довольно флегматичный вид: на козырьках ее — фрагменты из бытовых картин, а центральные двери украшены изображением кустодиевских красавиц. Художник Владимир Дубровский со товарищи (Василиса Павлова, Елена Волкова, Раиса Карпухина) постарались сделать ее в духе провинциальной аляповатости. Куцый облик всех этих коротконогих жирафов, коней и медведей создает атмосферу упрямой основательности и унылой покорности судьбе.

Итак, на санках, в повозках и на зверушках мчатся герои спектакля. Каждый из них затем выйдет и представится уважаемой публике. Здесь нет противостояния «самодуров» и «жертв». Жесткого конфликта в пьесе и спектакле вы не найдете.

«Камардин» Мирон (Владимир Маркотенко), человек с внутренней душевной обидой, выглядит представительным господином, толстым и неповоротливым, чувствительно воспринимающим удары судьбы. Однако обиженность эта придает ему важную значимость. Мирон и стихи может почитать к месту, и вовремя парировать хозяину. При всей напускной смиренности, он «свой жанр в душе имеет».

А Марфа (Елена Дубровская) может пререкаться с барыней почти на равных и затем строить козни за ее спиной. Ее пухлые, лоснящиеся щеки то благодушно округлы от фальшивой улыбки перед господами, то возбужденно раздуты, когда дело касается ее выгод. Этот «хомячок» имеет пока сокрытую ото всех агрессию, проявляющуюся только в вопросах личных интересов.

Марина Вязмина, играющая ту же роль, более суховата и воистину «змея подколодная». Марфа — Вязмина одобрительно кивает, застав сцену «загула» двух барынь — Софьи и Евлалии. А потом, молча и вкрадчиво, засунет себе деньги — подкуп, — брошенные Софьей, за ворот серого платья.

Все крутятся в предназначенных каждому кругах жизни — баре командуют, челядь подчиняется. Правила жизненной игры соблюдены. Все это понимают, и более или менее довольны.

Мулин (Сергей Бородинов) доволен выгодным местом сразу при двух господах и барынях, влюбленных в него. Забота только одна — брать деньги у Софьи — и изображать соглашательскую любезность-любовь с Евлалией. Последнее обстоятельство несколько утомительно и надоедает ему, и он вынужден изобретать каждый раз предлог, чтобы буквально выскользнуть из объятий льнущей к нему Евлалии. В отношении к ней соседствуют показная любезность и ирония прожженной опытности. Сытый лоск своей наружности Мулин камуфлирует заученными уважительными движениями, принимаемыми Евлалией за тонкость натуры. Идеал, созданный изуродованным пансионским образованием, поддерживается вот уже пять лет.

Большую часть его разрушит Софья, открывшая своей подруге коварство мужчин. Она слывет яркой «дамой червей», прожигающей жизнь в развлечениях. Надежда Ковалева показывает, как, пользуясь своим отрицательным обаянием, Софья покупает за деньги любовь Мулина. Ее циничные формулы повергают в беспомощное отчаяние идеалистку Евлалию. Она вот-вот заплачет оттого, что мир и возлюбленный не такие, какими она их себе воображала.

Евлалию играет Татьяна Дорофеева не без внутреннего драматизма. Эта фарфоровая дорогая статуэтка с царственной грацией ящерки пытается повелевать и отстаивать свою духовную свободу. То перед мужем, возмущаясь, что за ней идет слежка. То перед прислугой, где первенство власти приобретает принципиальный характер.

Картина, где Софья договаривается с Евлалией «уступить» ей Мулина, является ключевой, поскольку отчасти разрушает идеалы бывшей институтки. В конечном счете от этой мизансцены зависит финальный облик Евлалии: насколько ее преобразил купеческий социум.

Последним штрихом к портрету обновленной Евлалии станет встреча с Мулиным, который заработает пощечину и, кажется, развенчает себя как героя ее сердца. Впрочем, они примирятся и тем самым сведут на нет любовную экзальтацию богатой невольницы.

Василий Попенков играет Стырова — богатого и доброго купца, давшего Евлалии свободу. Правда, свобода эта имеет форму игры в винт. Убогость таких рамок очевидна. Но что может дать пожилой человек, охраняя женскую добродетель? Лишь золотую клетку, имеющую все те же, хоть и невидимые явно границы-прутья. Стыров хохочет от радости, что найден ход к сердцу женщины. Его признали и как «отца-освободителя», и как … мужа.

Коблов (Михаил Калгин), второй по значимости богатей, выглядит «новым русским» с его вечной сигарой, лысой головой и повадками господина жизни. Круглый, упитанный, с упругими движениями господчик средних лет. В актере есть некоторая напряженность, которая, видимо, возникла от еще не совсем достаточного освоения образа.

Если говорить о традициях, то какие-то вещи в спектакле решены не совсем традиционно. Здесь много романсов в исполнении Аллы Баяновой, что несколько выбивает из временных рамок пьесы. В сцене гулянки невольниц Софья читает вольнолюбивые стихи вагантов, а Стыров в финале изрекает слово «евроремонт». И все бы ничего, но стоило ли подобными действиями усиливать и без того понятную идею драматурга?
Финал у Островского имеет вполне «счастливый вид». История закончилась благополучно для Евлалии. Она рада свободе и согласна играть в винт, то есть быть, как все, но актриса оставляет зрителям возможность дофантазировать все то, что происходит в душе импозантной институтки. Рыдающий Стыров стоит на коленях перед Евлалией, спрятав лицо в складках ее платья, она задумчиво-отрешенно гладит его голову. Открытый финал драмы позволяет думать о том, что супруги никогда не будут счастливы. Постановка пока не набрала должную напряженность социальной драмы, остановившись на драме семейной.

Владимир ПЕТРОВ

×
Выберите сцену спектакля:

Большая сцена театра «Комедия»

Малая сцена театра «Комедия»

Арт-фойе

WordPress Lessons